Добро и зло в романе "Мастер и Маргарита" Булгакова.
Понтий Пилат и Иешуа в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (+сравненине с произведениями:"Жизнь Клима Самгина" М. Горький,"Плаха" Ч. Айтматов)
Дилемма преступления и наказания, «добра и зла» имеет и прямые, и косвенные отражения в мировой литературе. Они многообразны, и это не удивительно. Слишком многообразен, разветвлен и далек сам путь от его отправной точки — библейского древа познания добра и зла.
Все было доступно в райском саду Адаму и Еве. Только с одного дерева — дерева познания добра и зла — было запрещено Богом рвать и есть плоды. Но соблазнил Змий Еву сорвать плод, а Ева соблазнила Адама съесть этот плод. Так был совершен первородный грех — нарушен запрет, тайком, за спиной Бога. За это последовало наказание.
— Ты, — сказал Бог Адаму, — в поте лица будешь зарабатывать хлеб, а ты, Ева, в муках рожать детей.
Добро и зло — доверие и обман возникли в самом начале жизни людей — Адама и Евы. Так гласит библейский рассказ, символично повествуя о жизни человеческой, земной, реальной. Но нераздельно с жизнью материальной шла жизнь духовная. Добро и рядом — ложь, обман, грех — зло.
Как найти утерянное доверие, благо, добро? Так дилемма борьбы за хлеб насущный, благосостояние материальное перерастает в поиски духовного равновесия, благосостояния души.
Рассмотрим этический, нравственный аспект дилеммы добра и зла, дозволенности преступления, греха и его невозможности по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» в сравнении с взглядом и образным представлением у Максима Горького в романе «Жизнь Клима Самгина». Посмотрим, как разветвляются сами понятия добра и зла.
М. Горький «Жизнь Клима Самгина» (1925-1936). Фраза «А был ли мальчик?!» живет как яркий образец сомнения в реальной возможности факта — какого-либо, в любой ситуации. Но родилась эта фраза в минуты нравственного падения Клима — из трусости не протянул руки тонущему мальчику. И тот погиб, а Клим, спасаясь от упреков совести, пытался уверить себя, что мальчика вовсе и не было: Да, — был ли мальчик-то? Может, мальчика- то и не было?
В романе «Мастер и Маргарита» М. Булгаков развивает две линии жизни: современную писательскую, которую — смотри и сравнивай с давно ушедшей библейской жизнью и смертью Иисуса Христа, рассказанную, однако, на страницах романа так, как представил ее сам Михаил Булгаков.
В конце своего земного пути Иешуа сталкивается с Понтием Пилатом. Эта встреча — символ столкнувшихся символов добра и зла. Но что добро, что зло? Что делает человека злым, но трусливым? А что на всю жизнь сохраняет в нем добро и силы для сопротивления злу? Что остается в памяти?
Следуем за Булгаковым. Как он нас поведет и что предстанет перед нами.Мы видим сначала двух людей. Один — «в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана вышел в крытую коллонаду... Он — сын короля-звездочета, жесткий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Адская боль охватывала его голову, «мучил
жирный розовый дух» — запах роз. Но он ни на минуту не забывал о своем достоинстве, власти — римский прокуратор, игемон. Это, с одной стороны, а с другой?
...Под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора...
- Так это ты подговаривал народ разрушить ершалаимский храм?
- Добрый человек! Поверь мне...
- Добрый человек! Поверь мне...
И далее идет диалог. И как ни неравны положения игемона и Иисуса Христа, избитого солдатом, нет ни унижения, ни потери достоинства, ни страха, растерянности перед римским прокуратором:
— Имя?
—Иешуа, — поспешно ответил арестант.
—Прозвище есть?
—Га-Ноцри...
—Знаешь ли грамоту?
—Да.
—Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского?
—Знаю. Греческий...
—Иешуа, — поспешно ответил арестант.
—Прозвище есть?
—Га-Ноцри...
—Знаешь ли грамоту?
—Да.
—Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского?
—Знаю. Греческий...
В диалоге возникнут примечательные вопросы. Один из них:
— А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова “добрые люди”? Ты всех, что ли, так называешь?
— Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете.
— Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете.
— А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, — он — добрый?
— Да, — ответил арестант, — он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств... Если бы с ним поговорить, — вдруг мечтательно сказал арестант, — я уверен, что он резко изменился бы...
— Да, — ответил арестант, — он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств... Если бы с ним поговорить, — вдруг мечтательно сказал арестант, — я уверен, что он резко изменился бы...
Вот и намечена дилемма о слове (впоследствии можно сказать и о тексте) как о действенной силе: словом можно ранить, убить, уберечь, осчастливить, вовлечь в преступление (первый пример о Еве и Змие), но и нести добро и познавать истину.
Продолжим вчитываться в диалог:
— А вот что ты все-таки говорил про храм толпе на базаре?
Голос отвечавшего, казалось, колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил:
— Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее.
— Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?
Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет...
— Ну, вот, все и кончилось, — говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, — и я чрезвычайно рад этому. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну, хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека...
Голос отвечавшего, казалось, колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил:
— Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее.
— Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?
Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет...
— Ну, вот, все и кончилось, — говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, — и я чрезвычайно рад этому. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну, хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека...
Свобода, достоинство и полное равенство в беседе Иисуса привела присутствовавшего секретаря в состояние растерянности.
А диалог достигает откровенности и, кажется, взаимопонимания:
— В числе прочего я говорил, — рассказывал арестант, — что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.
— Далее!
— Далее ничего не было, — сказал арестант, — тут вбежали люди, стали вязать меня и повели в тюрьму.
— Далее!
— Далее ничего не было, — сказал арестант, — тут вбежали люди, стали вязать меня и повели в тюрьму.
Слова Иисуса записывал секретарь, слушал конвой... С ненавистью смотрел на них Пилат.
—...тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди?
— Да, — ответил арестант.
— И настанет царство истины?
— Настанет, игемон, — убежденно ответил Иешуа.
— Да, — ответил арестант.
— И настанет царство истины?
— Настанет, игемон, — убежденно ответил Иешуа.
Понтий Пилат после повторных запросов утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона.
Казнь свершилась и Понтий Пилат, охваченный сомнением (а может казни не было — ср.: а был ли мальчик), ждет своего посланца с рассказом, как все происходило:
«— ...Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость...»
Но Понтий Пилат, охваченный сомнениями и раскаянием, выносит свое решение:
...Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок.
Так обернулся для Понтия его страх, т.е. трусость перед Римом. Он пытался искупить свое согласие с Синедрионом тем, что почти одновременно с распятием Иешуа был убит Иуда. Но это не снимало с Пилата вину: послать на казнь невинного человека.
И вот последняя лунная дорога в мир иной:
...на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идет какой- то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чем-то разговаривают, с жаром спорят, хотят о чем-то договориться.
—...Но ты мне, пожалуйста, скажи, — тут лицо из надменного превращается в умоляющее, — ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было?
— Ну, конечно, не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — это тебе померещилось.
— И ты можешь поклясться в этом? — заискивающе просит человек в плаще.
— Клянусь, — отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются.
— Больше мне ничего не нужно!..
—...Но ты мне, пожалуйста, скажи, — тут лицо из надменного превращается в умоляющее, — ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было?
— Ну, конечно, не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — это тебе померещилось.
— И ты можешь поклясться в этом? — заискивающе просит человек в плаще.
— Клянусь, — отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются.
— Больше мне ничего не нужно!..
Так в зрительных образах, в диалоге — чередовании реплик оценивает М. Булгаков настоящую силу совести, добра, веры в истину («Клянусь» и «глаза улыбаются»).
А что осталось в крылатых библеизмах о Понтии Пилате? Посылать от Понтия к Пилату — так говорится о волоките в делах — безответное хождение от одного лица к другому. Имя Понтий Пилат раздваивается (от Понтия к Пилату) и тем самым усугубляет бессмысленность круговорота действий и слов. Выражение это возникло из евангельского рассказа о том, как Иисуса, уроженца Галилеи, Понтий Пилат отсылал к правителю этой области Ироду, а из Галилеи вновь отправляли к Понтию Пилату.
Вошел во многие языки фразеологизм умыть руки. Это ритуальный жест Понтия Пилата в знак непричастности к совершаемому действию. Понтий умыл руки перед толпой, отдавая Иисуса (Иешуа) на казнь:
Не виновен я в крови праведника сего.
Вопрос «Что есть истина?» задал Пилат Христу, когда были произнесены во время допросов слова:
«Я на то родился, и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине».
Тогда и последовал вопрос Пилата, на который ответа не было. Словари, справочники говорят, что безответный вопрос — формула скептицизма. Но стоит подумать: а если бы ответ был получен, то всеми и всегда он был бы принят? Отсутствие ответа, умолчание зовет к размышлению, собственной ответственности.
Посмотрим еще раз булгаковский текст. Христос перед самой казнью произносит слова, которые передают Пилату: «...в числе человеческих пороков одним из самых главных он (Христос) считает трусость...» И что решил Понтий? Трусость — не один из, а «самый страшный порок».
Идут годы, жизнь выдвигает проблемы познания, истины, судеб человека и мира, и в том же эпизоде теперь более привлекает вопрос Понтия Пилата «Что есть истина?». Этот крылатый афоризм вызван к жизни в современном языке стремлением к философским рассуждениям, к решению вечных вопросов.
Заметим, что первое выражение послать от Понтия к Пилату ‘о волоките в делах’ не претерпевает особых смысловых изменений, смысл его остается в общем неизменным во все времена и у разных народов. Вопрос же «Что есть истина?» находит в зависимости от мировоззрения свои новые оттенки толкования, новые сферы употребления.
Вот перед нами два романа: «Мастер и Маргарита» М. Булгакова и «Плаха» Ч. Айтматова. Критика отмечает особое осмысление вечного вопроса (конец 80-х — начало 90-х гг.). В каждом романе свое описание и образное представление: «Если у Булгакова контекст сцен между Пилатом и Иешуа эстетический, ... где единственный светоч — творчество и ради него — любовь, то акцент Айтматова — этический...»
Критик особо выделяет этот новый акцент в старом образе: «Понтий Пилат узнает новое...» (Грачев Георгий. Совесть! стань смелостью! // Юность. 1987. № 3. С. 86). Только вряд ли можно отказать М. Булгакову в отсутствии этической позиции: она у него была слита с эстетической: жизнь по совести — творчество (а трусость — не один из, а «самый страшный порок»).
Сравнивая библейские образы во времени, в индивидуальной интерпретации писателей, нельзя не отметить великий нравственный смысл. Они сохраняют свою актуальность, теряя ситуативно-стилевые границы, сохраняют общечеловеческую суть: Человек, будь Человеком!
Комментариев 0