Анализ стихотворения "Зимний вечер" А.С. Пушкина

 Текст стихотворения "Зимний вечер" А.С. Пушкина

При толковании смысла этого стихотворения даже крупнейшие знатоки пушкинского творчества высказывают самые противоположные мнения. Так, С. М. Бонди, учитывая факты пушкинской биографии, называл «Зимний вечер» «одним из самых мрачных», «самых грустных стихотворений Пушкина». Он считал, что в этом стихотворении отразилось внутреннее состояние Пушкина в начале 1825 г., когда поэт «остался совсем один в Михайловском после отъезда оттуда родителей, сестры и брата». Пушкин переживал исключительно тяжелое состояние духа, «тяжелую духовную болезнь». Такого же мнения придерживался и Б. В. Томашевский. Д. Д. Благой, напротив, полагает, что в стихотворении намечен выход из состояния печали, тоски, что в нем преобладает вообще свойственное Пушкину жизнеутверждение, оптимизм. 

В чем же дело? Что особенного в этом стихотворении? Что дает основания для столь противоречивых суждений? 

Попробуем ответить на этот вопрос, рассматривая только текст стихотворения, не подключая к его разбору и толкованию никаких других фактов, кроме фактов самого текста. Пушкин как-то заметил: «Самый ничтожный предмет может быть избран стихотворцем... (Дело в том, как он его обработал)». Попробуем понять, как средства и приемы «обработки» поэтом избранного «предмета» представляют сам этот «предмет», или тему стихотворения, как приемы поэтического преображения мира формируют сам этот мир. 

Ставя задачу анализа речевой фактуры стихотворения «Зимний вечер», мы попытаемся показать, как средства языка становятся носителями художественного содержания: как, например, обозначены сам лирический субъект (лирическое «я»), его чувства, состояние, переживание — п р я м о или к о с в е н н о. При этом посмотрим, как способы прямой или непрямой номинации лирической эмоции соотнесены с темой стихотворения, как они способствуют выражению лирического замысла; как вообще лирическая эмоция формируется в стихотворении, какие языковые элементы участвуют в ее формировании. 

Анализ речевой фактуры анализируемого стихотворения по возможности постараемся вести в той последовательности, в какой стихотворение развертывается перед читателем, т. е. постепенно, строфа за строфой. Но при этом будем постоянно учитывать связь и соотношение части и целого и, наоборот, целого и части. 

В рассматриваемом стихотворении лирическое повествование, чередующееся обращениями к няне, включает описание окружающего поэта пейзажа и интерьера. «Зимний вечер» часто даже упоминается как пример лирического стихотворения, в котором дана реалистическая зарисовка русского пейзажа. Однако при всей достоверности изображения окружающей обстановки «Зимний вечер» нельзя отнести к собственно пейзажной лирике. Более того, пейзаж и интерьер не служат здесь ни фоном для развития лирического чувства, ни даже мотивировкой передаваемого состояния, как это наблюдается, например, в стихотворении «Зимнее утро» (1829), где чудесный, блистающий морозный день мотивирует прекрасное настроение, ощущение радости бытия. Все попадающие в лирическое повествование предметные детали в «Зимнем вечере» важны постольку, поскольку важен характер их восприятия лирическим субъектом и то, как о них здесь говорится. Иными словами, изображение окружающей поэта обстановки не только целиком слито с изображением чувства, переживания, но полностью подчинено его передаче. Надо всем доминирует эмоциональное состояние лирического субъекта. 

Изображаемое в стихотворении пространство организуется восприятием лирического «я», и важно именно то, как представлено данное восприятие. В I строфе — это зрительные и слуховые эмоциональные восприятия снежной бури, причем последние уже прямо связаны с «избушкой», с ее «обветшалой кровлей», с «окошком», которые защищают поэта от бури, хотя преграды эти и ненадежны. Поэт как бы находится и там, среди непогоды, и здесь, вместе с няней. В следующей, II строфе дается восприятие самой избушки, которая ничем не радует («ветхая», «печальна, темна»), и няни, которая в этот момент далека от поэта. Иными словами, тема «одиночества, грусти» развивается в стихотворении личностно, в нее включается лирический адресат стихотворения. Третья строфа противопоставляется первым двум: в ней предложения-просьбы с обращениями к «подружке бедной юности», сюда же неожиданно введена предметная деталь кружка. И в той же строфе — обращение к няне с просьбой спеть песни. Пространственные планы резко меняются: за морем значит «где-то далеко-далеко». В последней, IV строфе вновь взгляд лирического субъекта обращается к томящей душу буре, ее мгле, вихрям. Но первоначальное восприятие как бы обогащается содержанием предшествующих строф: здесь не только тоска, но и надежда, хотя, как будет показано ниже, одновременно звучат и иронические ноты (в призыве Выпьем с горя...). 

Обратим внимание на эпитеты I строфы — обветшалой, запоздалый, глаголы завоет, заплачет, на значения повторяемости и однообразия, развиваемые в I строфе (четырежды, в 3, 4, 5-м и 7-м стихах повторяется союз то), несмотря на подчеркнутую наречием вдруг начинательность глагольного действия в завоет, заплачет, зашумит, застучит: сама повторяемость значений начинательности в этих глаголах, повторяемость обозначаемых ими звуков способствует возникновению ощущения тоскливой монотонности, созданию впечатления некоей общности эмоционального восприятия поэтом различных проявлений непогоды. Первая строфа имеет подчеркнутую звуковую организацию: в ней, кроме собственно рифменного повтора звукоподражательного сочетания [оуй] (кроет — завоет), словно бы воспроизводящего завывание бури, это же звукосочетание повторяется и внутристрочной рифмой (мглойу). Итак, описание в I строфе пронизано эмоциональным восприятием действительности. Это описание создает в первой части эмоциональный фон, эмоциональный образ, который как бы «захватывает» все стихотворение в дальнейшем. В поле этого образа входят и эпитеты печальна, темна, ветхая, обветшалой, запоздалый, бедной, и глагольные формы приумолкла, утомлена, дремлешь, и слова с суффиксами эмоциональной оценки окошко, лачужка, старушка, подружка; сюда же включаются и сравнения воя бури с завыванием зверя, с детским плачем. В стихотворении важна именно передача состояния лирического «я», а описание самой няни, природы, предметов вне и внутри дома как бы «втягивается» в эмоциональное состояние поэта. 

Во II строфе почти прямо называется то настроение, которое навевается звуковым проявлением бури: печальна. Причем этот эмоционально характеризующий эпитет опять-таки не непосредственно отнесен к лирическому субъекту («мне печально»), а дается через внешнюю деталь: ветхая лачужка И печальна и темна. Метафорическое употребление этого слова влияет и на используемое с ним рядом в качестве однородного слова темна, придавая последнему, кроме реализуемого им прямого значения («плохо освещена»), и переносное: «бедна, безрадостна». О втором смысловом плане характеризующих состояние лирического субъекта эпитетов печальна, темна при слове лачужка говорит и местоимение наша. Такое использование эпитетов, как и эмоционально окрашенное описание бури, характерно для косвенной передачи эмоционального состояния лирического «я». Описание пространственно связанных с лирическим «я» предметов является поверхностным слоем стихотворения; важнее здесь другой план, внутренний — изображение эмоций самого поэта. 

Непрямое выражение эмоционального состояния лирического «я» распространяется и на изображение няни, проявляется в мотивировках ее состояния. Так, в качестве причины, вследствие которой [она] приумолкла у окна с веретеном, называются явления, характеризующиеся монотонностью, однообразием: завывание бури, жужжание веретена, однако об однообразии и навевающей утомление и дрему монотонности также не говорится прямо. Названы только чисто внешние их результаты — утомленный вид словно бы дремлющей «под жужжаньем... веретена» старушки. Между тем ближайшей причиной уныния и тоски является именно повторяемость, монотонность, однообразие проявлений окружающего: воя ветра, шума соломы на крыше, стука в окошко, жужжания веретена. Иными словами, в стихотворении внешние приметы окружающей поэта обстановки, выражающие внутреннее состояние, и сами, оказывается, имеют другое значение. В результате значительно углубляется смысловая перспектива стихотворения: эмоция не называется прямо, но преломляется сквозь психологически достоверные движения восприятия поэтом окружающего мира. 

Итак, текст уходит от прямых обозначений состояния лирического субъекта. Лишь в 3-м стихе III строфы (Выпьем с горя; где же кружка?) оно называется прямо — в повторном обращении, причем усиленное контекстуальным антонимом: Сердцу будет веселей. В контексте же стихотворения исходное состояние — печально, горестно. Антоним здесь придает горький иронический оттенок в оценке действий и ожидания облегчения. Заметим, что состояние, которого желает достигнуть лирический субъект (будет веселей), не приписывается опять-таки прямо поэту, или его собеседнице, или им вместе, а выражается синекдохой Сердцу будет веселей. 

Лирической поэзии вообще свойственны повторы различных типов., В этом стихотворении повтор играет исключительно важную роль. Вся последняя строфа (IV) состоит из повторяющихся строк: 1—4-й и 17—20-й I и III строф. Именно такое размещение повторов не только говорит об однообразии зимнего вечера, но и свидетельствует о желании его преодолеть; ведь именно стихом Сердцу будет веселей заканчивается стихотворение. Хотя не исключено, что и в последней строфе 31, 32-й стихи, как и 19, 20-й, имеют иронический оттенок. Надежда и ирония — это так характерно для поэта. Пушкин как-то заметил: «Сцена тени в «Гамлете» вся писана шутливым слогом... но волос становится дыбом от Гамлетовых шуток». В «Зимнем вечере» глубина погруженности лирического «я» в изображаемое состояние тоски, грусти кажется обратно пропорциональной тому, как оно выражается внешне. Прямое называние состояния лирического субъекта заменено здесь точной характеристикой внешних примет, достоверностью внешнего проявления этого состояния. 

Обращаясь к своей «бедной подружке» с просьбой спеть песню, поэт опять-таки косвенно, тематикой самих песен, указывает на желание вырваться из круга одиночества, непогоды к другой, гармонической, тихой и ясной жизни. Даже если не знать текстов этих песен, можно понять, о чем в них говорится и почему о них здесь упоминается: 

образы двух различных народных песен объединяются: и в той и в другой речь идет о тихой и веселой жизни где-то далеко-далеко от темной и печальной лачужки. При кажущейся эмоциональной нейтральности образы этих песен создают ясно ощутимый в стихотворении контраст, усиленный фольклорной формулой «за морем» (ср.: «за морями, за лесами»),— формулой предельной пространственной удаленности — и возникающим вследствие контраста подтекстом: там хорошо (тихая жизнь), а «Наша ветхая лачужка» «и печальна, и темна». Едва ощутимое оппозиционное противопоставление присутствует и в изображаемом в стихотворении (во всяком случае, декламируемом в названии) вечере, и утре — в образе песни (3а водой поутру шла). Даже в самом соединении сюжетов о синице и девице и в реальной несоединимости их с бурей и мглой можно видеть оттенок иронии, который нередко сопровождает пушкинские образы самого высокого звучания. 

При работе над лирическим стихотворением Пушкин сознательно шел по пути «внешнего завуалирования» тематики. К сожалению, вариантов «Зимнего вечера» не сохранилось. Однако многочисленные примеры, обнаруживаемые при сплошном обследовании вариантов лирических стихотворений Пушкина, говорят о том, что прямые обозначения ощущений, чувств, переживаний лирического субъекта в процессе создания произведения нередко заменялись косвенными обозначениями, элементы обстановки или пейзажа становились носителями эмоциональной характеристики. 

Но вернемся к вопросу, с которого мы начали: что же в этом стихотворении дает основание для разных его прочтений? 

Причин, на наш взгляд, две. Первая, как видно из приведенного анализа, состоит в косвенном, непрямом способе выражения лирической темы стихотворения. «Зимний вечер» — одно из многих стихотворений Пушкина, где положенная в основу тематики эмоция, чувство не получает прямого словесного обозначения. В стихотворении не говорится прямо об одиночестве, подавленности тоской, равно как не говорится и о возможности выхода из этого состояния, о «просветленности». 

Вторая причина заключается в реальной диалектике чувства, в том его равновесии, когда горечь и надежда слиты воедино, так что становится затруднительным решить, что же в данном случае преобладает. Гармоническая стройность и красота пушкинского стиха являются как бы занавесом, за которым разыгрывается драма эмоций, переживаний. Классическое совершенство стиха, даже пронизанного неутешной горечью и тоской, оставляет все же у читателя ощущение ясного, жизнеутверждающего начала.